В 1969 году при подготовке юбилейного столетнего издания основного труда Чарльза Роберта Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» тогдашний директор Института содружества по биологическому контролю в Оттаве, известный канадский биолог У. Р. Томпсон написал в предисловии:
«У учёных нет единства по проблеме эволюции. У многих из них возникли известные сомнения не только относительно причин эволюции, но и относительно самого процесса. Как известно, расхождения возникают там, где бывают неудовлетворительными доказательства, не позволяющие сделать какого-то определенного вывода. Считаю справедливым и уместным обратить внимание научной общественности на известные разногласия по поводу эволюции и естественного отбора».
Характерно, что сам Томпсон считался в научных кругах вполне добропорядочным эволюционистом, не придерживавшимся креационистских взглядов. Ученый просто подвел итоги бескомпромиссной «столетней войны» между дарвинистами и сторонниками теории творения, которая началась сразу же после публикации «Происхождения видов». Продолжается эта война и сейчас...
Не стану утверждать, что дарвинизм и дарвинисты испытывают особенно большие затруднения именно сегодня. С резкой критикой книги «Происхождение видов» выступали не одни только религиозные фундаменталисты, но и авторитетнейшие зоологи, биологи, палеонтологи, ботаники, натуралисты и философы сразу же после выхода сего творения в свет.
И тогда, и сейчас ортодоксальные эволюционисты защищали и защищают дарвинизм по принципу «сам дурак», хотя к своей величайшей досаде не могут не согласиться с тем, что в нём полно пробелов, нестыковок, зияющих брешей и откровенных подтасовок.
В 1982 году известный лондонский журналист Кристофер Букер опубликовал в Times статью «Эволюция теории», перепечатанную позднее многими газетами — от Парижа до Йоханнесбурга.
Знаменателен тот факт, что сам Букер многие годы был известен как ярый приверженец эволюционизма, однако и он не мог не признать, что книга, получившая широчайшую известность, не содержит ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего разъяснения относительно происхождения видов!
Теория, писал Букер, была просто великолепна, привлекательна, доходчива и проста. Беда в том, что и столетие спустя после смерти Дарвина наука не имеет ни одного доказуемого или хотя бы более или менее правдоподобного представления о подлинных механизмах эволюции...
За год до нашумевшей публикации Букера в июньском номере журнала New Scientist известный британский публицист Майкл Рьюз писал: «Все больше и больше учёных, причем особенно много их среди эволюционистов, утверждает, что эволюционная теория Дарвина не является научной теорией в строгом значении этого слова». Ясного ответа на вопрос, какие же механизмы были задействованы природой для сотворения живой материи из неживой, у современного эволюционизма нет. Защитники теории самозарождения жизни вынуждены быть догматичными, иначе прокиснет весь их «первичный бульон», точнее, развалится, как карточный домик, сам дарвинизм.
В 1953 году студент Чикагского университета Стенли Миллер провёл эксперимент, ставший классическим. Теперь на него ссылаются и защитники, и противники теории эволюции. Миллер пропустил электрические заряды через «атмосферу», состоявшую из водорода, углеводорода, метана, аммиака и водяных паров. В результате образовалось несколько аминокислот, достаточных для построения примитивного белка.
Точно такой же эксперимент провёл в 1913 году скромный немецкий фармацевт Вальтер Леб, работавший в химическом отделении больницы Вирхова. Леб утверждал, что в результате проведенного опыта им была получена аминокислота гликокол, кроме того, попутно образовались сахар и формальдегид — ключевое соединение, необходимое для образования жизни.
Однако всемирно известным стал американец Миллер, а не немец Леб или серб С.М. Лозанич, проводивший аналогичные биохимические эксперименты в Королевской Сербской академии наук в Белграде ещё в 1897 году
В результате эксперимента Стенли Миллер получил 4 из 20 аминокислот, необходимых для возникновения жизни. Отметим в скобках, что и пятьдесят лет спустя не удается получить всего необходимого аминокислотного набора в тех условиях, которые можно было бы считать вероятными.
Миллер считал, что состав атмосферы в его барокамере соответствовал «первичной атмосфере» Земли. Синтез биологически значимых соединений, утверждал он впоследствии, возможен только в восстановительных условиях. Камень преткновения в том, что без свободного кислорода в атмосфере аминокислоты были бы уничтожены космическим излучением, а при наличии кислорода в воздухе они бы никогда не образовались...
Какова вероятность того, что аминокислоты, образовавшиеся в атмосфере Земли в «потоках искр», благополучно осели в океан и образовали там «первичный бульон»? Вероятность эта не просто ничтожно мала, а абсолютно невероятна! Та же самая энергия, которая расщепляла в первичной атмосфере простое соединение CH4 с H2O и NH3, расщепила бы и аминокислоту любой сложности.
Кстати говоря, ещё во время своего эксперимента Миллер обратил внимание на то, что «кирпичики мироздания» не распадаются на составные части только в том случае, если достаточно быстро вывести их из зоны разряда.
Жизнь зародилась в воде, повторяем мы заученную со школьной скамьи фразу, не отдавая себе отчета в том, что это невозможно по определению. Если даже допустить, что образовавшиеся в атмосфере аминокислоты каким-то образом избежали губительного воздействия космического излучения и «спрятались» на дне океана, то они оказались бы в далеко не дружелюбной среде.
Даже каким-то образом «найдя» источник энергии, необходимый для активации последующих биохимических реакций, а сделать это на глубине было бы крайне затруднительным, наши четыре аминокислоты столкнулись бы с противодействием водной среды, не благоприятствующей полимеризации, то есть образованию сложных молекул из простых. Поэтому гораздо более вероятным представляется не спонтанный синтез, а спонтанное растворение — деполимеризация.
Сомневаются химики, сомневаются физики. Сомневаются биологи, сомневаются палеонтологи. Палеонтологическая летопись смущала ещё Дарвина, потому что соответствовала его предсказаниям и гипотезам, мягко говоря, не в полной мере. Свидетельств медленного перехода одной ископаемой группы организмов в другую в его время не было.
Нет их и сейчас. Более того, ископаемый материал, приводившийся раньше в защиту теории эволюции, теперь оборачивается против неё... Недостающие звенья палеонтологической цепи, которые, как нас уверяли дарвинисты в течение последних 150 лет, вот-вот будут обнаружены, так и не нашлись.
«...Отчего же не переполнены ими каждая геологическая формация и каждый слой?— вопрошал Чарльз Дарвин в "Происхождении видов". — Геология не открывает нам такой вполне непрерывной цепи организмов, и это, быть может, наиболее очевидное и серьезное возражение, которое может быть сделано против моей теории...
(...) ...Многие палеонтологи указывали на внезапное появление в разных формациях целых групп видов как на роковое возражение, опровергающее мнение об изменяемости видов...
(...) ...Есть ещё другое подобное же затруднение и притом ещё более серьезное. Виды, принадлежащие к различным главным отделам животного царства, внезапно появляются в самых нижних из тех слоев, в которых нам известны органические останки...»
Палеонтологическая летопись смущает и современную науку. Более того, в настоящее время она свидетельствует не столько в пользу эволюционизма, сколько против него. Миллионы ископаемых останков, обнаруженных со времени Дарвина, указывают на то, что никаких переходных форм от одной группы живых организмов к другой попросту не было.
Объяснять отсутствие пресловутого «переходного ряда» недостаточностью ископаемого материала по меньшей мере наивно. Его накопилось так много, что тех десятков миллионов ископаемых, обнаруженных, определенных и внесенных в международные каталоги, хватило бы для заполнения зияющих пробелов в сотнях теорий эволюции, будь они хоть сколько-нибудь достоверными.
Эволюция под вопросом. Сомневаются в ней не одни только учёные, но и те, кто просто потрудился взять в руки нашумевший труд и прочитать его хотя бы по диагонали. Не считал эволюцию очевидной и самый известный её сторонник — Чарльз Дарвин! Точнее, он-то прекрасно отдавал себе отчет в спорности многих положений своей теории и ее общей недостаточности, когда писал в заключении своего скандального труда:
«Есть величие в этом воззрении на жизнь с её различными силами, изначально вложенными творцом в незначительное число форм или только одну!»